Александр Мень. Библиологический словарь
"ТОЛСТОЙ"

Деятельность и роль Т. выходит далеко за рамки его творчества как гениального мастера слова. Пафос его нравственной проповеди, страстный призыв к добру и справедливости имели немаловажное значение для России и всего мира в период господства позитивизма и утилитаризма. Вскоре после смерти Т.*Булгаков писал о положительном влиянии писателя "в смысле пробуждения религиозных запросов". Т. стремился растопить лед соц.-этич. индифферентизма, привлечь внимание всех слоев общества к вечным проблемам. Трагическим парадоксом остается тот факт, что этот гений, выступавший как учитель жизни, оказался в непримиримом конфликте с Церковью, приведшем его к отлучению в 1901. Определение Синода, инспирированное *Победоносцевым, в сущности констатировало реальное положение вещей, что признавал и сам Т. В своем "Ответе Синоду" он писал: "То, что я отрекся от церкви, называющей себя православной, это совершенно справедливо". Однако он утверждал, что продолжает оставаться христианином ("истина совпадает для меня с христианством, как я его понимаю"). В этом заключалось глубокое недоразумение, нередко вносившее путаницу в полемику Т. с Церковью и в ответы его оппонентов. В действительности учение Т. было доктриной, весьма далекой от христианства, даже в его радикальном, либерально-протестантском толковании.

Учение Т. Писатель неоднократно подчеркивал, что еще подростком утратил христ. веру, в к-рой был воспитан. В дневниках студенч. лет он недвусмысленно признается, что не разделяет ни *христологии, ни *сотериологии христианства. В то время он колебался между неверием и смутной формой деизма или пантеизма. Формирование взглядов Т. проходило под влиянием идей Ж.Ж.Руссо, *Гердера, русского *масонства с его концепцией *универсальной религии. В дневнике 1855 (4,III) Т. пишет о "великой, громадной мысли", осуществлению к-рой он готов посвятить всю жизнь. "Мысль эта - основание новой религии, соответствующей развитию человечества". Она представлялась ему как "религия Христа, но очищенная от веры в таинственность, религия практическая, не обещающая будущее блаженство, но дающая блаженство на земле". Внутренний кризис, описанный Т. в его "Исповеди", тяжелое духовное состояние, пережитое им в Арзамасе, приступы отчаяния и пессимизма, углубленные чтением А.Шопенгауэра, - все это привело Т. к перевороту, к "обращению" в новую веру. Рационализм, к-рый писатель усвоил с ранних лет, требовал, чтобы эта вера была "разумной". Он был убежден, что нравств. совершенствование человека, жертвенное самоотречение, любовь к ближнему - единств. путь, способный вывести человечество из тупика, в к-рый завело его уродливое развитие цивилизации. Но этический императив должен, согласно Т., иметь под собой основание. И этим основанием писатель, вступая в противоречие с собств. рационализмом, считал веру в Высшее Начало, в Бога. Однако, начав в 80-х гг. исповедовать и проповедовать эту "разумную", "естественную" религию, Т. не вышел за пределы пантеизма, к к-рому тяготел с юности. Для него Бог - это Целое, Все, частью к-рого является человеческий дух. Этот дух тождественен "разумению", здравому смыслу, и, следовательно, Бог, "Хозяин" бытия, открывается человеку только в его разуме. Безнравственность есть "сумасшествие", добро - разумный путь. "Следование разуму, - писал Т., - для достижения блага - в этом было всегда учение всех учителей человечества, и в этом все учение Христа". В Евангелии, утверждал он, следует искать не мистическое *Откровение Бога, а разумные рецепты для жизни. "Христос учит людей не делать глупостей. В этом состоит самый простой, всем доступный смысл учения Христа". Т. постоянно цитировал Конфуция, Лао-цзы, Мен-цзы, буддийские тексты, Эпиктета и Марка Аврелия. В его глазах их учения были тождественны евангельскому. При этом Т. стремился создать не синкретическую доктрину, а оставался верным своему курсу на "универсальную религию", отыскивая повсюду то, что совпадает с его собств. воззрениями. При всей кажущейся эклектике религ.-филос. творения писателя обладают характером существенного единства. "Догматика" их весьма проста: есть некое Высшее духовное Начало. Оно сокрыто в каждом человеке. Оно побуждает людей к следованию добру. Оно не имеет личностного характера, ибо личность есть нечто низшее и ограниченное. Отсюда вытекает и отрицание писателем *посмертного бытия человека. Но и эти элементарные положения "толстовства" подчас вызывали у самого Т. сомнение. В дневнике (30,VIII, 1900) он пишет: "Во что же я верю? спросил я. И искренно ответил, что верю в то, что надо быть добрым: смиряться, прощать, любить. В это верю всем существом".

*Мережковский одним из первых определил Т. как "великого язычника". Булгаков и *Бердяев подчеркивали всецело д о х р и с т и а н с к у ю природу его учения. Действительно, в нем очень много от стоицизма и от восточного, особенно индийского, пантеизма. Евангелие было нужно Т. лишь для подтверждения этой пантеистич. религии и ее этики. Поскольку он обращался к обществу формально христианскому, он считал наиболее уместным опираться именно на Евангелие, но при этом не ставил его выше др. учений и позволял себе весьма свободно обращаться с ним. В качестве оправдания для подобного подхода к Евангелию Т. прибегал к традиц. аргументам библ. *рационализма. Христос, утверждал Т., принес в мир лишь нравств. учение. "Разрыв между учением о жизни и объяснением жизни, - писал он в кн."В чем моя вера", - начался с проповеди Павла, не знавшего этического учения, выраженного в Евангелии Матфея, и проповедовавшего чуждую Христу метафизико-каббалистическую теорию". В дальнейшем Церковь якобы еще больше затемнила "чистое евангельское учение".

Однако Т. не был подлинным единомышленником либеральных протестантов: он не разделял их благоговейного отношения к самой личности Иисуса Христа. Когда он писал о Нем, то часто прибегал к почти кощунственным выражениям. Для Т. была важна не личность Христа, а сказанные Им слова, причем те, что совпадали с его собств. идеями. После встречи с Т. М.Горький писал: "Советовал мне прочитать буддийский катехизис. О Буддизме и Христе он говорит всегда сентиментально; о Христе особенно плохо - ни энтузиазма, ни пафоса нет в словах его и ни единой искры сердечного огня. Думаю, что он считает Христа наивным, достойным сожаления и хотя - иногда - любуется им, но - едва ли любит". Бердяев считал эту черту Т. одной из его загадочных антиномий. "Проповедник христианства, исключительно занятый Евангелием и учением Христа, он был до того чужд религии Христа, как мало кто был чужд после явления Христа, был лишен всякого чувствования личности Христа". Строго говоря, все учение Т., несмотря на его христианскую видимость, имело с Благой Вестью Христовой лишь отдельные точки соприкосновения, общие для мн. религ.-этич. систем. Булгаков считал, что самое большее, что можно сказать о религии Т., это то, что она родственна доктринам древних мудрецов, к-рых иногда называли "христианами до Христа". В этом смысле "толстовство" есть движение назад, возврат к старым учениям внебибл. мира.

В то время, когда Т. еще пытался найти путь к Церкви, он любил эпическую красоту ВЗ. Излагая его детям в своей школе, он старался как можно ближе держаться библ. текста. В работе "Яснополянская школа" он писал:

"Мне кажется, что книга детства рода человеческого всегда будет лучшей книгой детства всякого человека. Заменить эту книгу мне кажется невозможным. Изменять, сокращать Библию, как это делают в учебниках Зонтаг и т.п., мне кажется вредным. Все, каждое слово в ней справедливо, как откровение, и справедливо, как художество. Прочтите по Библии о сотворении мира и по краткой священной истории, и переделка Библии в священной истории вам представится совершенно непонятною: по священной истории нельзя иначе, как заучивать наизусть, по Библии ребенку представляется живая и величественная картина, к-рой он никогда не забудет".

В этой оценке Библии Т. думал и чувствовал как художник слова. Одно время он даже начал изучать евр. язык, чтобы читать ВЗ в оригинале. Но после того, как Т. осознал себя учителем новой веры, он полностью отбросил ВЗ как памятник отжившей, чисто национальной религии, и сосредоточился только на НЗ. Однако и НЗ во всей его совокупности перестал удовлетворять писателя, и в конце концов он ограничился только Евангелием.

Т. как переводчик и толкователь Евангелия. Подход Т. к Евангелию в чем-то не был чужд христианскому, поскольку Т. считал, что в нем следует искать ответ на вопрос о жизни, а не повествование о прошлом. Однако на этом сходство кончается. Высшим судьей в толковании Евангелия Т. признавал только свое л и ч н о е "разумение". В связи с этим он отбросил как ненужное не только наследие церк. библ. экзегезы, но даже выводы новозав. критики. Изучение историч. фона евангельской истории Т. считал праздным занятием, презрительно отзывался о *Ренане ("слащавый болтун"). В 1880-81 он взялся за перевод Евангелия с греч. языка. Этот перевод стал 3-й частью его тетралогии ("Исповедь", "Исследование догматического богословия", "Соединение и перевод четырех Евангелий", "В чем моя вера?", см. ПСС, М.-Л., 1957, т.23,24).

Опираясь на изд. *Грисбаха и *Тишендорфа, Т. построил *гармонию из 4-х Евангелий. В ней отсутствовали все евангельские чудеса, были опущены многие *нарративные части Писания. Основной текст составляли нравственные речения Христовы. При работе над композицией гармонии Т. использовал франц. пер. Евангелия, сделанный *Ройссом, и труд еп.*Виталия (Гречулевича). К последнему он прибегал чаще всего. Впрочем, Т. считал, что все бывшие до него попытки гармоний "безуспешны", т.к. стремились дать историч. реконструкцию последовательности событий и речений, а Т. делал акцент только на смысловом аспекте. Работал Т. с огромным увлечением, напряженно, до полного изнеможения. Ему помогал филолог И.М.Ивакин. Последний вспоминал: "С самого первого раза мне показалось, что, начиная работать над Евангелием, Лев Николаевич уже имел определенные взгляды... Научная филологическая точка зрения если не была вполне чужда ему, то во всяком случае оставалась на втором, даже на третьем плане". Сам Т. остался неудовлетворенным, даже после того, как его труд был впервые издан на рус. языке в Женеве ("Соединение и перевод четырех Евангелий", т.1-3, 1892-94) и в англ. пер. (Лондон, 1895). Когда книга вышла в России (1907-08), Т. внес в нее ряд поправок. Последняя редакция напечатана в 24-м т. ПСС Т. Гармония разделена на 12 глав, в свою очередь разбитых на абзацы. Каждая глава содержит греч. текст и текст рус. син. пер., параллельно с собств. переводом Т. В конце каждого абзаца помещались примечания филологич. и гл. обр. экзегетич. характера. Когда была готова первая ред. рукописи, ученик Т., Алексеев В.И., переписал текст самого перевода, и он был издан отд. книгой ("Краткое изложение Евангелия"). Сначала она вышла в англ. пер. (Лондон, 1885), а затем по-русски (Женева, 1890).

Толстовский пер. отличают две основные особенности: а) ориентация на разговорный, народный язык, б) приближение текста к идеям самого писателя. Первая особенность в определ. степени оправдывается лит. характером самого оригинала. Как показали исследования *Дейссмана и др. экзегетов, Евангелия по стилю и языку приближаются к нелитературным памятникам эллинистич. эпохи. Однако намерение Т. придать "простоту" рус. переводу нередко приводило к неоправданной вульгаризации (напр., вместо "беременна" - "брюхата") и неудачным оборотам (напр., "пришел Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну на его купанье"). Вторая особенность перевода делает его крайне вольным *парафразом, нередко искажающим текст (напр., передача слова "Логос" как "разумение жизни" или слов "видели славу Его" как "увидели учение Его").

Комментарии Т. имеют ярко выраженную антицерк. направленность. В них он стремится доказать, что в Евангелии проповедуется именно та всеобщая "разумная религия", к-рую писатель считал единственно истинной. Он заострял многие евангельские речения таким образом, чтобы сделать их орудием в своей борьбе против суда, армии, присяги, брака. В нек-рых случаях Т. не расходился с прямым смыслом Евангелия (напр., в вопросе о присяге-клятве), но чаще уклонялся от этого смысла в угоду собств. взглядам. Наибольшие споры вызывало буквальное понимание Т. слов Христа "не противься злому" (Мф 5:39), к-рые противопоставляют ветхозав. юридич. закону справедливого возмездия ("око за око, зуб за зуб") нравственную заповедь о прощении личных обид и тем самым поднимают человека выше закона справедливости. Т. истолковал эту заповедь как отказ от всякого сопротивления злу. Между тем, именно Христос, обличая фарисеев, книжников, Ирода, говоря "горе вам, богатые", изгоняя торговцев из Храма, показал пример действенной борьбы со злом. Тезис о "непротивлении", на к-ром настаивал Т., в конечном счете и для него самого оказывался трудной проблемой. Утопический характер толстовской интерпретации евангел. заповедей ослаблял влияние его идей. "Тысячи наших "интеллигентов", - писал *Гарнак, - интересуются его рассказами; но в глубине души они успокоены и обрадованы тем, что христианство означает отрицание мира: теперь они наверное знают, что им до него дела нет".

Кроме перевода евангельской гармонии, Т. выпустил книгу "Учение Христа, изложенное для детей" (М., 1908). Ее отличают те же черты, что и перевод. Цензурные условия не позволяли рус. правосл. богословам вести с Т. достаточно широкую и объективно-спокойную дискуссию по вопросам Евангелия. Поэтому рус. лит-ра, связанная с его переводами и толкованиями, сравнительно невелика. Еще меньше внимания этой стороне наследия Т. уделяли на Западе.

ПСС под общей ред. В.Г.Черткова, Юбилейное издание (1828-1928), т.1-90, М.-Л., 1929-58.

Прот.А л ф е е в П.И., Критич. разбор Толстовского Евангелия, Рязань, 1916; архиеп.*А н т о н и й (Храповицкий), Беседы о превосходстве правосл. понимания Евангелия сравнительно с учением Л.Т., в кн.: архиеп. Антоний (Храповицкий), ПСС, СПб., 1911, т.3; е г о ж е, Беседы о правосл. понимании жизни и об его превосходстве над учением Л.Т., там же; е г о ж е, Нравств. учение в сочинении Т. "Царство Божье внутри нас" пред судом учения христианского, там же; е г о ж е, Возможна ли нравственная жизнь без христианской религии?, там же; прот.*Б у т к е в и ч Т., Нагорная проповедь, По поводу лжеучения гр. Л.Н.Т., Харьков, 1893; прот.*Е л е о н с к и й Н., О "новом Евангелии" гр.Т., М., 1899; архиеп.И о а н н (Шаховской), К истории рус. интеллигенции (Революция Т.), Нью-Йорк, 1975; Лев Т. и Рус. Церковь, в кн.: Записки Петерб. Религ.-Филос. Собрания (1902-1903), СПб., 1906; Л.Н.Т. в воспоминаниях современников, т.1-2, М., 1978; М е р е ж к о в с к и й Д.С., Лев Т. и Достоевский, в кн.: ПСС, М., 1914, т.9-10, 11-12; Н е к р а с о в С.М., Поиски "истинного христианства" рус. масонством XVIII века и Л.Н.Т., в сб.: Социально-психологич. аспекты критики религ. морали, вып.3, Л., 1976; архиеп.Н и к а н о р (Бровкович), Восемь бесед против гр.Льва Т., Одесса, 18943; Н и к и т и н В., "Богоискательство" и боготворчество Т., "Прометей", 1980, сб.12; О религии Льва Т., Сб. ст., М., 1912 (ст. С.Н.Булгакова, В.В.Зеньковского, Е.Трубецкого, *Экземплярского, А.Белого, Н.Бердяева, А.С.Волжского, В.А.Эрна); *С е р г и й (Страгородский), еп.Ямбургский (впосл.патриарх), По поводу "верую" Л.Т., "Свобода и христианство", СПб., 1906, кн.13; *С о б о л е в с к и й С.И., Граф Л.Т. как переводчик-истолкователь св.Евангелий, "Странник", 1909, ( 2; Т и т л и н о в Б., "Христианство" гр.Л.Н.Т. и христианство Евангелия, СПб., 1907; Ш к л о в с к и й В., Лев Т., М., 1963 (там же указана осн. библиогр. по Т.); A c k e r m a n n J., Тolstoi und das Neue Testament, Lpz., 1927; W e i s b e i n N., LEvolution religieuse de Tolstoi, P., 1960.